По поводу "Бесконечного тупика"

(продолжение)
<···> Как произошло нравственное перерождение Вышинского? Ведь начал он так хорошо: блестящая учёба на юрфаке Киевского университета, потом работа помощником присяжного поверенного в Москве. И вдруг игнорирование азов юриспруденции, кошмар процессов 36 - 38 годов. Как мог пойти на такое талантливый представитель дореволюционной юридической школы? Ну а как Д. И. Курский, кончивший юридический факультет Московского университета и входивший в кружок столичной адвокатуры вместе с будущими кадетами, стал первым советским прокурором и в течение 10 лет занимал пост народного комиссара юстиции? Как член петербургского кружка адвокатов, Крестинский, стал членом Политбюро ЦК РКП(б)? Неужто это всё аномалии, парадоксы? Или, может быть, "русский адвокат" это нечто другое, чем нам сейчас представляется?
Из интервью А. Ваксберга "Известиям":

<···>

- Аркадий Иосифович, для вас Андрей Вышинский - это...

- Это человек, который в любом случае сыграл исключительно важную роль в истории нашей страны [(спешите поуважать, да?)]. Зловещая, страшная фигура, очень интересная не только для историка, но и для литератора. "Андрей Ягуарович" - так его втихую звали. Любопытнейший объект психологического исследования. Палач? Бесспорно! И одновременно весьма образованный, эрудированный господин (оказалось, одно не мешает другому). В частной переписке молодых лет слегка сентиментален, ироничен, с чувством юмора (не бог весть каким, но всё-таки). Представить, что из этого <···> милого, культурного, либерального юноши вырастет "тот самый" кровавый Вышинский, невозможно! Не случись 1917 год, интеллигентные люди, наверное, искренне почитали бы Андрея Януарьевича за "своего". И он действительно был бы "своим"! Но в 1917-м случилось то, что случилось, и черты характера, которые раньше дремали (или казались второстепенными), проявились, расцвели - а дальше всё покатилось по наклонной плоскости.

- Когда вы писали "Царицу доказательств", работали в архивах, листали подшивки, говорили с людьми, знавшими Вышинского, были какие-то неожиданные находки?

- Самой неожиданной находкой оказалось отсутствие неожиданных находок. В архивных делах Вышинского отсутствует целый пласт документов, связанных с его молодостью. Провал зияющий, бросающийся в глаза. Понимаете, он ведь считался активным противником царского режима. Да - меньшевиком. Но это при советской власти меньшевики превратились в "революционеров третьего сорта", а то и просто в контрреволюционеров. При царе [же] их, как и большевиков и эсеров, сажали, ссылали, карали за антиправительственные выступления. По логике, должны были сохраниться какие-то материалы о деятельности активного меньшевика Андрея Вышинского: протоколы допросов, полицейские отчёты, данные негласного наблюдения... Ничего нет. Хотя известно, что Вышинский участвовал в демонстрациях, сидел в тюрьме, изгонялся из университета. Бурная юность, бурная молодость - а потом он до самой Февральской революции живёт спокойной частной жизнью, получает диплом <···>, допущен в престижное сословие помощников присяжного поверенного. Перебесился, успокоился, прощён? Может быть. Или прощён за какие-то особые заслуги?

- Хотите сказать, что Вышинский в юности был агентом охранки? Сдал кого-то на допросах?

- Работая над документальной книгой, не имеешь права на домыслы. Возможно, в тех бумагах ничего и не было. Но перед нами факт: целый ряд важных документов, способных пролить свет на отношения Вышинского с полицией, утрачен. И <···> Вышинский имел возможность эти бумаги изъять [(но не раньше, чем гэпэушники 20-х годов)]. <···>

- На "больших процессах" 30-х годов Вышинский клеймил подсудимых, всех этих ещё недавно всесильных Бухариных, Пятаковых, Радеков, с каким-то сладострастным хамством: "вонючая падаль", "взбесившийся пёс", "презренный подонок"... Не вылез ли старый комплекс? Дескать, я при вас столько лет дрожал, что "скелет в шкафу" обнаружится, - сейчас отыграюсь!

- Не усложняйте. После первых публикаций о Вышинском я получил множество писем от людей, которые его помнили. Практически все вспоминали поразительную грубость этого человека. Хамством он отличался ещё в 20-е годы: и когда работал ректором МГУ, и в Наркомпросе. Всех поражало наслаждение, с которым он унижал подчинённых, коллег, заслуженных, уважаемых профессоров.

Появление Вышинского на "больших процессах" закономерно. Были люди, которые могли держаться на прокурорской трибуне чуть более выдержанно? Наверняка! Но здесь такие не требовались. Прокурору отводилась иная роль, и Вышинский по натуре своей ей соответствовал как никто. Я ведь помню, как он выступал на Всесоюзном совещании юристов. Формально он взял слово, чтобы высказаться по второстепенному поводу - обсуждался макет учебника. Но появление Вышинского на трибуне стало концертным номером. Шоумен. Харизматичная личность. Невероятное обаяние держиморды, которому всё позволено. Моментальная реакция, богатейший лексический запас, блеск эрудиции... Это не был очередной безликий высокопоставленный чиновник, бубнивший по бумажке. Лорд Шоукросс (был главным обвинителем от Англии на Нюрнбергском процессе, а потом работал в ООН) мне рассказывал: в Вашингтоне [(а то и в Нью-Йорке)] дипломаты толпами сбегались на выступления Вышинского - что он сейчас отмочит?

- Я слышал, что Вышинский там вообще славился непредсказуемыми выходками. Этакая жириновщина. Мог закричать, например, на нью-йоркской улице, указывая на кого-то пальцем: "Смотрите, вот идёт поджигатель войны!"

- Вышинский и Жириновский? Неожиданное сравнение, но что-то в нём есть. На самом деле его выходки оттого, что понимал: в Москве эта отвязанность простится, даже будет вознаграждена. Так что купался в роли. Артистичная натура: в нужный момент он не подходящую маску напяливал, а действительно ощущал себя тем, кем собирался предстать перед публикой. Гневным прокурором... Грозным представителем великой державы...

- Вы сказали: "не случись 1917 год, интеллигентные люди почитали бы Вышинского за "своего"". А кем бы стал Вышинский, не случись 1917 год? Знаменитым адвокатом? Неудачником? Мелким домашним тираном?

- Насчёт домашнего тиранства - сомневаюсь. С женой, Капитолиной Исидоровной, он всю жизнь прожил душа в душу (хотя и мог потрогать при случае девичьи коленки). Дочь Зинаиду нежно любил. Думаю, стал бы обычным, среднего калибра присяжным поверенным. На хлеб с маслом зарабатывал бы - но не больше. Понимаете, это ведь на советском фоне Вышинский казался юридической звездой первой величины. А на фоне таких блистательных фигур дореволюционной адвокатуры, как Карабчевский, Грузенберг, Маклаков, тот же Павел Николаевич Малянтович, у которого Вышинский служил помощником, он - посредственность. "Уровень мелкого чиновника из лондонского Сити", - написал один иностранный корреспондент, наблюдавший Вышинского во время "больших процессов". [(Штормит, однако... "Моментальная реакция, богатейший лексический запас, блеск эрудиции..." (см. выше).)]

- Говорят, ещё одним помощником Малянтовича был Керенский?

- Да, но в другое время. Они с Вышинским не пересеклись. Если и были знакомы, то шапочно.

<···>

- Всегда есть эпизод, деталь, когда человек проявляется ярче всего, - пресловутая капля воды, в которой отражается мир. Говоря о Вышинском, это, например...

- Боюсь, отвечу не то, что вы ждёте. Меня лично в своё время Вышинский дважды спас. Первый раз - в конце сороковых: из Института внешней торговли меня отчислили как "неподходящего по кадровым признакам". Каким-то чудом мама пробилась на приём к всесильному Андрею Януарьевичу. Он распорядился: перевести на юрфак МГУ. Прошло несколько лет. Выяснилось (как именно - отдельный рассказ [(наверно, снова "какое-то чудо", а не "связи")]), что в МГБ на меня лежит донос, что я уже давно "в разработке" и со дня на день меня должны "взять". Мама вновь знакомой тропой пошла в приёмную Вышинского. После его звонка - можно догадаться куда [(тссс!..)] - всё успокоилось. Такие вещи с благодарностью хранишь в сердце всю жизнь. Потому работа над "Царицей доказательств" была для меня мучительной. Боролись два чувства: "вспомни, что он для тебя сделал!" и "историк обязан быть объективным". А объективность в данном случае - вся правда о грязных делах аморального, сплошь заляпанного кровью человека. Но дальше - больше. Книга вышла, пошла почта. И было шесть или семь писем с историями, похожими на мою: безвестный "простой человек" попал в беду, обратился к Вышинскому, и тот помог. Значит, мой случай - не единичный! Значит, это ему тоже было нужно! Это тоже входило в сложную, умно выстроенную систему отношений Вышинского с миром: где можно, где эффектный жест никак не повредит ему лично, он, Андрей Януарьевич Вышинский, должен проявить гуманизм и порядочность. И знаете, я в который раз подумал: какой актёр!

<···>
Из словаря братьев Гранат:

Курский, Дмитрий Иванович [(автобиография)]

- Родился [(1874)] в городе Киеве. Отец был инженером и служил на железной дороге, мать - дочь украинского помещика. Раннее детство протекало частью в кочевании по участкам железных дорог, частью в одной из деревень Полтавщины. Последнее обстоятельство развило любовь к природе и в то же время рано дало наглядные предметные уроки разорения и разложения помещичьей усадьбы, впоследствии осознанные как проявление распада целого класса. Отец умер рано, и воспитание 3-х братьев взяла на себя мать. Учился сначала в гимназии в гор. Прилуках Полтавской губ., а с пятого класса выдержал конкурсный экзамен в Коллегию Павла Галагана в Киеве, которую и кончил. Таким образом, с 14-ти лет оторвался от семьи. Коллегия была обставлена значительными преподавательскими силами (пр. Житецкий, Науменко, Анненский) и выгодно отличалась от обычного типа гимназии лекционной системой, семинариями, а главное - большой библиотекой и, если не могла дать законченного образования, во всяком случае, привила литературные вкусы и интерес к социальным наукам. Кончил с золотой медалью и поступил на юридический факультет Московского университета. С первого же года принял участие в украинском землячестве, а затем в более широком студенческом движении, став впоследствии членом студенч. союзного совета. К 19-ти годам познакомился с марксизмом, достал и проштудировал запрещённый тогда первый том "Капитала". Много помогало в занятиях знание иностранных языков, вынесенное частью из дома, частью из гимназических уроков в Киеве. В первые годы студенчества близко познакомился с семьёй известного в Москве профессора западной литературы Стороженко, у которого встречал Пыпина, Веселовского, Милюкова, Сеченова, Янжула и др. Собиравшиеся у Стороженко еженедельно литераторы представляли, пожалуй, лучшее, что давала тогдашняя интеллигенция, но влияния этот кружок на студенчество оказать не мог, так как уже тогда передовое студенчество жило идеями марксизма и материализма. Пока не отдался революционному движению, занимался экономическими науками и своё студенческое сочинение посвятил такой теме, как мелкий сельскохозяйственный кредит. В 1895 г. был первый раз арестован в связи с большой студенческой сходкой и просидел около месяца в Бутырской тюрьме вместе с 700 других студентов, чем значительно пополнил своё революционное образование. По окончании университета и отбытии воинской повинности поступил в ряды московской адвокатуры помощником присяжного поверенного и специально занимался изучением рабочего и крестьянского законодательства, работал в консультации при Съезде судей, выступал в рабочих процессах и с докладами по крестьянскому законодательству, один из этих докладов напечатан был в отчёте консультации. Написал несколько статей по рабочему жилищному вопросу в статистическом журнале "Изв. Московской Думы". С 1904 г. вошел в партию с.-д. большевиков, с которой с тех пор неразрывно связан. В 1905 г. напечатал в издат. "Колокол" три книжки: "Французский", "Английский" и "Американский рабочий". В декабре 1905 г. принял участие в вооружённом восстании в Москве, в районе Садовой. Был выборщиком при выборах в 1-ю Государственную Думу, а при последующих выборах выдвигался так называемыми левыми (т. е. с.-д. большевиками) кандидатом в депутаты от Москвы. С 1906 г. входил в областное бюро московской организации большевиков и работал как организатор и юрисконсульт в профессиональных союзах, используя, согласно тогдашней партийной тактике, легальные возможности. Принимал участие в ряде газет легальных и нелегальных ("Борьба", "Истина", "Красное знамя" и др.). В 1909 г. был провален одним провокатором, арестован и на некоторое время выбыл из строя. В 1911 г. активно участвовал в избирательной кампании в Государствен. Думу, чем вновь легализовался, продолжая поддерживать связь с партией. Наступившая глухая полоса реакции завершилась империалист. войной, с первых дней которой был мобилизован. Прошёл ряд перипетий на фронтах, завершившихся в центре Февральской революцией 1917 г., а на румынском фронте - советами солдатских депутатов; председателем одного из них (в Бырладе) я был избран, начав борьбу с керенщиной на фронте. От совета солд. депутатов был делегирован на первый Съезд Советов. В октябре был членом революцион. комитета в Одессе, а с ноября в Москве мог приняться за советское строительство. Был организатором первых народных судов в Москве, а с переездом правительства в Москву - членом Совета Народных Комиссаров; с августа 1918 г., бессменно, - народным комиссаром юстиции РСФСР. В период усиления гражданской войны, с середины 1919 г., был мобилизован коммунистической партией на фронт и работал сначала в качестве комиссара Главного штаба, а затем комиссаром Полевого штаба и членом Реввоенсовета, непосредственно участвуя в главном командовании. Демобилизован в конце 1920 г. С переходом к новой экономической политике непосредственно руководил разработкой нового законодательства (Кодексы гражданский, уголовный, процессуальный), провёл положения о судоустройстве и о прокуратуре.

Начиная с V Всероссийского Съезда Советов участвовал неизменно во всех Съездах Советов, как всеросс., так и союзных, а также, начиная с IV созыва, во всех сессиях ВЦИК и ЦИК Союза, состоя с 1921 г. членом президиума ВЦИК, а с 1923 г. членом Президиума ЦИК Союза. Неоднократно выступал с докладами на сессиях. Основная область работы - законодательная и руководящая в области юстиции.


Крестинский, Николай Николаевич [(автобиография)]

- Род. 13 (26) октября 1883 г. в гор. Могилёве-на-Днепре, в семье учителя гимназии. Отец и мать - украинцы, уроженцы Черниговской губернии. Будучи гимназистом, отец находился под влиянием нигилистических настроений, в ту пору весьма развитых в интеллигентских кругах. Мать в молодости была близка к народникам. Однако вскоре семейные заботы заставили родителей отойти от общественного движения: отец стал педагогом-чиновником, мать - интеллигентской обывательницей. Таким образом, семья К. не развила в нём революционного чувства, но привила ему потребность руководствоваться в своём поведении не одними личными интересами. Обучался К. в Виленской гимназии, которую окончил в 1901 г. Затем поступил в Петербургский университет на юридический факультет и, окончив его в 1907 г., стал работать вначале в качестве помощника присяжного поверенного, а затем - присяжным поверенным (до 1917 г.). С революционным движением и революционной литературой К. стал знакомиться в последних классах гимназии под влиянием некоторых из гимназических товарищей, имевших личные связи в среде работников польского и русского рабочего движения. Но особенно сильное влияние оказывал на него в этом отношении гимназический учитель гимнастики - офицер И. О. Клопов, социал-демократ.

С конца 1901 г. К. начинает принимать деятельное участие в революционном движении среди студентов и военных. Социал-демократом К. становится в 1903 году и вступает в возникшую тогда Виленскую организацию РСДРП, в которой не обозначилось ещё тогда фракционное разделение на большевиков и меньшевиков. В эпоху 1905 г. К. познакомился с заграничной большевистской литературой и определил свои симпатии к большевизму. С 1903 по 1906 г. включительно он работал в Северо-Западном крае, в Виленской, Витебской и Ковенской организации, с временными наездами в Петербург. Начиная с 1907 г. он работает в Петербурге, в Василеостровском районе, затем переходит на работу по профессиональному движению [(с 1907 г. - в Петербурге, затем - на другой работе, понятно...)], работает во фракциях Думы и в большевистской печати. При выборах в 4-ю Государств. Думу был выставлен кандидатом от большевиков.

Первый раз был арестован в Вильно, осенью 1904 г., освобождён до суда. Вторично - в Петербурге, в феврале 1905 г., при выборах в комиссию Шидловского. Освобождён до суда с высылкой из Петербурга; затем два раза был арестован административно в Вильно, летом и осенью 1905 г., освобождён в результате октябрьской забастовки 1905 г. с прекращением по амнистии обоих судебных дел. Снова арестован в Витебске, в январе 1906 г., освобождён в апреле того же года с высылкой из Витебской губернии; арестован снова в Вильно административно в августе и октябре 1906 г., после чего [(поскучав немного взаперти)] уехал в Петербург. В Петербурге был арестован на засаде в день роспуска II Гос. Думы, освобождён после обыска на квартире. В 1912 г. был привлечён по 102 ст. за принадлежность к партии в связи с организацией "Правды", страхового движения и с предвыборной кампанией. В 1914 г., после объявления войны, был арестован и выслан в административном порядке на Урал, сначала в Екатеринбург, потом в Кунгур. Первый год революции до декабря 1917 г. провёл на Урале, работая в Екатеринбургском и Уральском областном (председатель) комитетах РСДРП(б); на VI съезде партии в июле 1917 г. был заочно выбран членом ЦК, каковым оставался до X съезда партии (март 1921 г.). С декабря 1914 г. по март 1921 г. был секретарём ЦК РКП(б).

Работая на Урале, в советской работе непосредственно принимал небольшое участие. Был лишь членом исполкома Екатеринб. совета, участвовал на всех областных и окружных съездах и на последнем перед Октябрём окружном екатеринб. съезде, где большевики получили большинство, председательствовал. Был председателем Екатеринбургского революционного комитета, временной организации с участием меньшинства с.-р. [(эсеров)], предшествовавшей полному переходу власти в Екатеринбурге в руки большевистского совета. Был выбран членом Учредительного Собрания от Пермской губернии.

В Петербурге [(так этот косноязычный адвокат почему-то именует революционный Петроград)] вошёл в коллегию НК финансов в качестве тов. главного комиссара Народного банка. По переезде Советского правительства в Москву остался в Петербурге и был одновременно тов. председ. Нарбанка и комиссаром юстиции Петербургской трудовой коммуны и Союза Коммун Северной Области. В августе 1918 г. был назначен наркомом финансов и оставался таковым фактически до октября 1921 г., а номинально - до конца 1922 г. С октября 1921 г. К. состоит полпредом Советского правительства в Германии. На партийных съездах принимал участие начиная с VII, на советских - с III. Кроме того, был на I Всероссийском совещании Советов в марте 1917 г. и членом Демократич. совещания по уполномочию от Екатеринбургского совета. Состоит членом ЦИК, начиная со II созыва.


Архив  277 278 279
Hosted by uCoz