Тексты французского сюрреализма

¹⁹2₅

Жорж Рибемон-Дессень

МАН РЕЙ

     В 1925 году осталось ещё немало живописцев. Мы, было, понадеялись, что эта порода обречена на скорейшее исчезновение; и в один прекрасный день мы позволили бы себе устроить национальный заповедник, предназначенный для сохранения последних экземпляров. Я уже представляю себе такой парк: множество деревьев с мучительно-острыми ветвями, туманные озёра, всё плавает в сумерках цвета охотничьего рожка, радуги вьются, как локоны, цветущие обнажённые женщины или растленные светские дамы, просторные лужайки или мраморные лестницы, украшенные, как сладостные руки, натюрморты, оберегаемые и стерилизуемые современной наукой. И наши последние художники, предающиеся наслаждению; их холят, как отборных жеребцов, и более того, их кормят пирогами и кистями, как в действующей армии; глаза тупы, язык вывешивается наружу, но пальцы испускают свет, точно ножки танцовщиц.
     Увы, ничего подобного; живописцев действительно "паркуют", но лишь для того, чтобы локализовать. Ещё немного, и их начнут кастрировать, чтобы притормозить чрезмерную плодовитость.
     Однако людей, способных заинтересоваться их работой, очень мало. Впрочем, разве мы интересуемся вообще чем-нибудь в наше счастливое время? Мы жаждем чуда, мы хотим, чтобы чудо просачивалось к нам отовсюду.
     А некоторым людям вовсе не обязательно ждать чуда, оно представляется им товаром с базара. Они запросто держат его в руках и отдают без выкрутас и магических операций дервиша. Взгляните на простого и спокойного Ман Рея. А ведь ему удалось открыть ставни удивительного мира. Если мы пристально всмотримся в частицы этого мира, то с удивлением узнаем в них существа или объекты из сновидений; они способны в одно и то же время быть то тем, то другим, они изменяют свою сущность в тот самый миг, когда мы, кажется, уже уловили её. Мы смотрим на Ман Рея, мы вопрошаем его фантазию, что умеет смешивать эти таинственные силуэты с пространством, существующим вне какого-либо нового гравитационного поля. Он улыбается в ответ, как дрессировщик в клетке, где арктические ушастые тюлени кушают сардины из лап тигра, зачарованного нежными взглядами белой мыши. Дрессировщик окажется в животе тигра, прежде чем Ман Рей в своих фотографиях. Не ищите внутреннего содержания. Однако Ман Рей всегда неразрывно связан со своими произведениями. Какими таинственными связями? Он только расставил объекты, находившиеся на расстоянии протянутой руки или мысли. Фотобумага сделала всё остальное так же просто, как Ман Рей. Может показаться, что это элементарно и каждый может достигнуть подобных результатов. Кто-то уже пытался его имитировать, но различие сразу бросается в глаза.
     Пока он занимается ежедневным воспроизведением физической красоты Элегантных дам и Интеллектуалов в своих верных фотографиях, вы держите в руках эти фрагменты неизвестного мира, который он кропотливо вылавливал на удочку через окошко чувствительной бумаги. Бумага была чувствительна, человек — нет, по крайней мере в том смысле, в каком вы это понимаете, ибо вам неведома чудовищная чувствительность духа, аналогичная вибрации бумаги в соседстве со светом, что играет на распаде материи; то ужасающее и короткое покачивание, необходимое при выборе объектов, присутствует в послушании фотобумаги.
     Поэтому вы, клиенты чуда, будете удовлетворены, ибо Ман Рей совершает чудеса лучше, чем Лурд или индийский факир. Вы сможете удовлетворить свой аппетит — аппетит самого чуда, который таится в каждом из нас, и способность излечивать рак сердца, тропические заросли на лице или выращивать банановое дерево и баобаб в швейном напёрстке.
     И действительно, в пространстве (мы должны упомянуть об этом, что бы это ни означало), которое, как кажется, не пропускает звука, мы обнаруживаем различные способы движения, предназначенные для того, чтобы перемещаться от необычайных облаков, плывущих высоко по небу, к хрустальному сосуду. Мы чувствуем, что его телом управляют совершенно иные измерения, потому оно движется, в форме взгляда, вдоль спиралевидной рессоры, возникшей из знакомых силуэтов. Всё становится плоским или расширяется, в то время как привычные для нас годы протекают за секунду или секунда кристаллизуется в полувечность.
     Однако стоит упомянуть о ещё одном феномене. Ибо при виде произведений Ман Рея, в которых палец живописца (в грязи из-под ногтей которого находятся его глаза) ничего не сделал, ни с точки зрения техники, ни с точки зрения чувства, мы получаем зрительное удовольствие благодаря пластическим гармониям, столь дорогим любителям живописи! Какое совершенство! Какое разнообразие! Какое богатство! Шарлатаны с палитрами, певцы с маслом — вот кто обнажает жульничество вашей парадности! Вот ваши законы и вот ваш кодекс, но они не подчиняются прихоти вздоха, моды на короткие волосы или длинное платье. Они предоставлены самим себе в строгих зеркалах случайности и идиллического сплетения абстракций в форме самих форм. В современном изобразительном искусстве Ман Рей (и он умеет также скрыть в "настоящей живописи" какую-нибудь шутливую проделку) — это тот человек, что сделал против живописи больше всего. Но тем самым он выиграл для неё самое лучшее и самое сложное: он вернул ей девственность.

     И это вовсе не отдалило от неё почитателей.