Тексты французского сюрреализма

¹⁹2₅

Антонен Арто

МАНИФЕСТ, НАПИСАННЫЙ ЯСНЫМ ЯЗЫКОМ

     Я разрушаю, поскольку для меня не годится всё, что проистекает из разума. Я верю теперь лишь в свидетельство того, что возбуждает мои жизненные соки, а не того, что обращено к моему разуму. Я обнаружил различные этажи в области нервной энергии. Сейчас я чувствую себя способным различать разные свидетельства. Для меня существует и некое свидетельство в области чистой плоти, и оно не имеет никакого отношения к свидетельству разума. Вечный конфликт между сердцем и разумом проявляется и в самой моей плоти, однако это плоть, питаемая нервами. Образ, предлагаемый моими нервами в области непостижимо аффективного, обретает форму самой высокой интеллектуальности, и я отказываюсь лишать его этой формы. Именно так я способствую формированию концепции, несущей в себе самой внезапное сияние вещей, настигающее меня шумом творения. Ни один образ не удовлетворяет меня, если только он не является одновременно Познанием, если он не несёт в себе как свою ясность, так и свою сущность. Мой усталый дух дискурсивного разума стремится попасть в шестерёнки некой новой абсолютной гравитации. Это, как я представляю себе, есть высшая форма, в образовании которой участвуют только Законы Алогичного и в которой одерживает победу обнаружение нового Смысла. Это Смысл, затерянный в беспорядочной сумятице наркотиков, Смысл, помогающий образу глубже постигнуть противоречивые фантазии сна. Этот Смысл есть победа духа над самим собой, смысл, хотя и не сводимый к простым составляющим рассудка, но всё же существующий, хотя и внутри духа. Он есть порядок, он есть понимание, он есть знание хаоса. Даже хаос нельзя принимать как нечто само собой разумеющееся, его приходится истолковывать; когда же его толкуешь, он исчезает. Он составляет логику Алогичного. И тем самым всё сказано. Моё ясное и прозрачное безрассудство не боится этого хаоса.

     Я не отказываюсь ни от одного явления Духа. Я лишь хочу переместить свой дух в иные пространства — вместе со всеми его иконами и всеми его органами. Я не отдаюсь сексуальному автоматизму духа; напротив, я пытаюсь выделить в этом автоматизме такие открытия, которых не даёт мне ясный рассудок. Я отдаюсь лихорадке снов, но лишь затем, чтобы вывести из неё новые законы. Я ищу множества, тонкости, интеллектуального взгляда внутри горячечного безумия, а вовсе не случайных пророчеств. Есть тут острый нож, о котором я никогда не забываю.

     Но этот нож, наполовину погружённый в сновидения, — это нож, который я держу вонзённым внутрь самого себя, нож, которому я не позволяю приблизиться к границе своих ясных чувств.

     То, что принадлежит сфере образа, не сводимо к построениям разума и должно оставаться внутри образа под угрозой своего полного уничтожения.
     Но всякий раз образ содержит некую долю разумности, в мире воображаемой жизненности есть и более ясные образы.

     В бессознательном копошении духа есть многообразный и блистательный внутренний крепёж, присущий животным. Это бесчувственная, но мыслящая аморфность управляет всем сообразно законам, которые она извлекает изнутри себя самой, — на границе слияния ясного разума и сознания, разума преодолённого.

     В возвышенной сфере образов иллюзия как таковая, то есть настоящая ошибка, не существует вовсе, — по той веской причине, что тут присутствует иллюзия сознания; но по ещё более веской причине смысл нового осознания может и должен снисходить до реальной жизни.

     Истина жизни заключена в импульсивности материи. Дух человеческий заболевает, окружённый этими понятиями. Не требуйте от него удовлетворённости, требуйте, чтобы он пребывал в спокойствии, веруя в своё назначение. Одна лишь Вера бывает поистине спокойной.