По поводу "Бесконечного тупика"

В.Л. Почему России так уж необходимо самоопределиться по поводу Европы и своей европейской традиции?

А.Я. Прежде всего потому, что никак иначе России, похоже, не вырваться из заколдованного круга повторяющихся национальных катастроф, вызванных как её “выпадениями” из Европы, так и “возвращениями” в неё. Тем более что темп колебаний этого исторического маятника нарастает буквально на наших глазах.

Вот смотрите. Полтора столетия прошло между первым её “выпадением”, в XVI веке, и “возвращением” в XVIII-м. История говорит нам, что и то и другое одинаково воспринималось современниками как национальная катастрофа. Да и мудрено ли, если за каждый из взмахов этого рокового маятника страна расплатилась жизнью каждого десятого? Но то ли ещё предстояло ей в будущем! В прошлом веке уже вдвое меньше времени понадобилось этому страшному маятнику, чтобы одним взмахом сокрушить “белую” империю царей, а вторым – “красную” империю генсеков. Две катастрофы в одном столетии! Подумайте: переживёт ли Россия ещё один взмах своего маятника?

<···>

<···> Оказалось, что политическая культура России изначально и необратимо двойственна. Обе основополагающие её традиции – европейская (договорная) и евразийская (патерналистская) – одинаково древние и легитимные. Но враждуют они между собою не на жизнь, а на смерть. Потому что первая способна к политической модернизации (иначе говоря, требует гарантий от произвола власти), а вторая основана на этом произволе.

Причём в отличие от Европы, где либеральная традиция оказалась сильнее своей соперницы и сумела её маргинализовать, в России обе равны по силе – и ни одна из них не может самостоятельно оттеснить с исторической авансцены другую. Вот почему только воссоединение с Европой, со “второй матерью нашей”, по выражению Достоевского, способно принципиально изменить этот чреватый повторяющимися катастрофами баланс между двумя непримиримыми традициями. Короче, покуда Россия не самоопределится по отношению к Европе – и своей европейской традиции, – она никогда не избавится от угрозы новой национальной катастрофы.

В.Л. В каком смысле вы говорите о Европе? Что под этим подразумеваете? Что за образование?

А.Я. <···> Вкратце, когда я спросил у своих оппонентов, есть ли у нас гарантии, что и через 10-15 лет мы сможем так же свободно обсуждать в Москве политическое будущее страны, они признались, что гарантий нет. В Европе между тем такой вопрос и в голову никому не придёт. Что-что, а гарантии от произвола власти Европа своим гражданам обеспечила. И будет обеспечивать и через 10, и через 20, и через 50 лет.

Если забыть на минуту обо всей сложной институциональной аранжировке политической модернизации – о разделении властей, о национальном представительстве, об уважении к правам меньшинства, которое завтра может оказаться у власти, – мы увидим, что именно к гарантиям от произвола всё дело в конце концов и сводится. К этому, собственно, и устремлён был вектор европейской цивилизации начиная со средних веков. Для того, между прочим, и понадобилось Европе освободиться от имперских вожделений.

В.Л. Т. е. это указание не на тип цивилизации, а на специальные отношения гражданина и государства. Значит, кое-что в Европе – это не Европа?

А.Я. Я не совсем понял, о чём вы говорите.

В.Л. Итальянский фашизм, немецкий нацизм…

А.Я. Вот это как раз и связано с имперскими вожделениями. Оказалось, что ещё в первой половине ХХ века Европа не была от них свободна. Иначе говоря, политическая модернизация не была завершена. Сейчас – другое дело. А в принципе, вы, конечно, правы: такая сложная система, как Европа, хрупка и уязвима – как все сложные системы. И к ней очень подходят строки Гёте: “Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идёт за них на бой”. Вспомните хоть стотысячные демонстрации во главе с президентом страны против антисемитизма в такой на вид расслабленной и сибаритской Франции. [(Слабовато. У нас "ВО ГЛАВЕ С ПРЕЗИДЕНТОМ СТРАНЫ" и миллионные собрались бы. Хоть "против антисемитизма", хоть "за".)]

Да, фашизм, нацизм – это была агрессия против Европы. Важно лишь помнить, что коренилась она в неизжитых ещё со времён Наполеона традициях империи и “особнячества”, как называл это Владимир Сергеевич Соловьёв, – когда одна держава могла ещё противопоставить себя всем остальным. <···> И ещё множество жутких событий было в европейской истории – до того как она сумела, если хотите, обрести свой исторический смысл. Но сейчас, [в] последние полстолетия, <···> Европа его обрела. Можно сказать, что она всегда несла его в себе. Только добиться <···> [его торжества в широкой общественной практике] было непросто. Но поскольку уже добились, то по какой, собственно, причине России не воспользоваться результатами этой многовековой борьбы?

В.Л. Хотелось бы всё-таки уточнить: если ваше рабочее понятие “Европы” [по содержанию своему] – это культура гарантий прав граждан, то это не совсем то, что Европа в смысле цивилизации.

А.Я. Повторю: гарантии от произвола власти – и есть смысл европейской цивилизации. Она шла к этому с самого начала, со средних веков. “Magna Charta” в 1215 году в Англии – это не случайное явление, потому что в том же XIII веке аналогичные документы были приняты и в Дании, и в Венгрии, и в Швеции. Потом, конечно, было непросто их отстоять, сохранить, развить, но, несмотря на все откаты, Европа никогда не сворачивала с этого пути. И Россия начинала точно так же: первая конституционная попытка у нас была предпринята в 1550 году.

То, что я называю “русской “Magna Charta””, – это Судебник 1550 года. Конечно, в России это появилось с опозданием: там – в XIII веке, здесь – в XVI-м. Это разница на [(в)] 2,5 столетия монгольского ига, которое затормозило русскую историю. Но ясно, что она [(Россия)] тоже шла по этому пути. И в этом заключался смысл великой реформы 1550-х, когда вводились местное самоуправление и суд присяжных – вместо “кормленщиков”, своего рода официальных разбойников, кормившихся за счёт населения.

<···> Разве это не требует объяснения? Я имею в виду: почему Россия и Европа так долго, начиная с Киевско-Новгородской Руси, шли в одном и том же направлении? Конечно, в московский период это происходило лишь на протяжении одного “европейского” столетия <···>: от 1480-х до 1560-х, а Европа наращивала свой либеральный потенциал на протяжении многих столетий – пусть со срывами, с откатами, но наращивала.

<···>

В.Л. Вы сознательно совмещаете вопрос о культурном самоопределении и вопрос о политическом решении? Теоретически же можно быть европейской страной и не быть частью никакой специальной конфедерации. В современном мире понятно, что значит политически присоединиться к Европе: вступить в Евросоюз.

А.Я. В этом случае прекрасно подходит старая формула Эдуарда Бернштейна. Был такой в конце XIX века ревизионист германской социал-демократии. Чтобы обострить постановку вопроса, он сказал: “Движение – всё, конечная цель – ничто”. Проблема заключается в движении, в том, чтобы начать жить и работать по программе воссоединения с Европой. Для этого, конечно, нужно политическое решение.

Вот две главные предпосылки такой программы. Во-первых, России следовало бы перестать воображать себя чем-то вроде Московии XVII века, т. е. некой отдельной от Европы “цивилизацией”, идущей своим особым путём и с ей одной присущими моральными и политическими ценностями. Эти ценности, между прочим, включали тогда не только самодержавную диктатуру, но и массовое порабощение соотечественников. Вот что писал <···> проницательный очевидец (Юрий Крижанич): “Люди наши косны разумом, ленивы и нерасторопны... Мы не способны ни к каким благородным замыслам, никаких государственных или иных мудрых разговоров вести не можем, по сравнению с политичными народами полунемы и в науках несведущи, и, что хуже всего, весь народ пьянствует от мала до велика”. <···>

Короче, всем московитским аргументам об “историческом одиночестве России” и о её “мессианском величии и призвании” не место в программе воссоединения с Европой.

Во-вторых, России пора бы перестать держать камень за пазухой в общении с европейскими партнёрами. Я имею в виду, конечно, сверхдержавный реванш. И это уже, в отличие от первой предпосылки, не исключительный домен имперских националистов, которых Михаил Ходорковский почему-то называет “левыми” и кому пророчит победу. Реванш пронизывает сознание большинства российской элиты, включая, конечно, не только героев Ходорковского, но и тех, кто его посадил.

Так, во всяком случае, считает Г. О. Павловский, формулируя идею реванша: “Мы должны сознавать, что в предстоящие годы, по крайней мере до конца президентского срока Путина и, вероятно, до конца президентства его немедленных преемников, приоритетом внешней политики России будет оставаться её трансформация в мировую державу XXI века или, если хотите, возвращение ей статуса мировой державы <···>”. Заметьте: [статуса] не одной из великих держав Европы, как Англия, Франция или Германия, но “мировой державы”, как США. С таким “приоритетом” нечего и думать о воссоединении с Европой.

В.Л. Уточните, Америка входит в “Европу гарантий”, не выпадает из неё?

А.Я. Америка такое же ответвление европейской цивилизации, одно из её крыльев, как и Россия.

В.Л. И ей тоже не нужно фантазировать и представлять себя мировой державой?

А.Я. Америка, как и Россия, – Европа по происхождению. Но в сегодняшнем раскладе глобальных сил она впервые оказалась на сверхдержавном Олимпе, где Европа уже побывала, тщету и ужас которого поняла и прах его с ног своих отряхнула. В этом смысле сегодняшняя Америка – не Европа. Просто она ещё не знает то, что знает Европа: чем такие эскапады кончаются.

<···>

В.Л. А насколько этот поворот в Европе – отказ от реваншизма и от империи – является <···> завершением долгого исторического пути, а не политически вынужденным шагом? Германия была оккупирована, Франция пережила оккупацию, Англия была истощена войной… Не был ли отказ от имперской судьбы вынужденным? Кто вышел из войны с наименьшими потерями и с наибольшими приобретениями, тот и стал новой империей.

А.Я. <···>

<···> И да и нет. Потому что сверхдержавность всегда уходит к сильнейшему. Важно, однако, не только то, что Европа признала военное превосходство Америки. Важно, что она, в отличие от России, изжила свой фантомный наполеоновский комплекс. [(Вот зачем здесь "фантомный", а? Красивее? Если придавать значение всем основным компонентам фразы, можно прочитать (услышать) следующее: Европа изжила в действительности у неё отсутствовавший (призрачный, фантомный) наполеоновский комплекс. Не просто избыточность лексики, а бессмыслица! Причём в тексте источника сочетание "фантомный наполеоновский комплекс" употреблено ЧЕТЫРЕ РАЗА! (Сюда я, конечно, столько не пропустил.))] Важно, что ни одна из её великих держав больше не хочет взвалить на свои плечи статус державы мировой и, стало быть, ответственность за судьбу мира. Короче, она навсегда излечилась от этого опаснейшего недуга. Выздоровела. И России не мешало бы поучиться у неё, как это делается. Ещё и для этого нужно ей воссоединение с Европой. Тем более что Европа ей, как я уже говорил, не чужая. Она – внутри России.

В.Л. В техническо-политическом смысле воссоединиться? Т. е. вступить в Евросоюз?

А.Я. В принципе, конечно. Я думаю, Европа сегодня на распутье, потому что сейчас нацелилась к ней присоединиться Турция, и в этом случае Россия может ей понадобиться как противовес Турции и вообще мусульманскому влиянию. <···>

<···> Имея в виду такую перспективу, России, право, ни к чему затевать геополитические игры с Китаем. Тем более что, как [сказал] <···> один из московских аналитиков, Пионтковский, это игры кролика с питоном.

Похоже, что Китай вырастает в новую сверхдержаву. Иначе говоря, к концу XXI столетия сверхдержавность может перекочевать в Китай. И это было бы куда хуже для мира, нежели гегемония Америки. Впрочем, покуда всё это лишь гадания, мы говорим только о тенденции. И о том, что в свете китайских притязаний очень уж напоминают эти геополитические – и военные – игры предложение союза турецкому султану, сделанное в своё время Иваном IV-м. И потому ещё так нелепы эти игры, что Китай в отличие от Европы ни при каких обстоятельствах не поможет России ни освободиться от произвола власти, ни избавиться от <···> наполеоновского комплекса. Ему решительно всё равно, какого цвета кролик, которого он намерен раньше или позже проглотить.

<···>

В.Л. Но в какой мере корень проблемы исторически сложных отношений с европейскими странами кроется в самоопределении России, а в какой мере – в позиции Европы, которая не признаёт за нами европейскость? Некоторые политики в современной Польше, в Америке не признают Россию Европой. Да и вступать ей в ЕС никто не предлагал.

А.Я. Конечно, но ведь и Польше, и Венгрии, и Чехии тоже не предлагали. Они этого добивались, они видели в этом свою цель. А Турции кто предлагает? Но она на протяжении десятилетий настойчиво добивается своей цели. Почему мы должны ждать приглашения от кого-то? Мы должны следовать своим интересам. Наш интерес в том – как я уже говорил, – чтобы раз и навсегда освободиться от исторического маятника, столетиями преследующего страну, а также от <···> наполеоновского комплекса. И, конечно, от произвола власти. Воссоединение с Европой всё это нам обещает. Так разве не мы должны на нём настаивать? <···>

А касательно того, что кто-то не признаёт нас Европой, то это уж забота наших историков – доказать обратное. Трудная задача, как я знаю по собственному опыту. Требуется опровергнуть то, что я называю “правящим стереотипом мировой историографии”. Но, в принципе, ничего невыполнимого в этой задаче нет.

Единственная проблема в том, что наша официальная историография занимается делом прямо противоположным, т. е. настойчиво доказывает, что Россия – не Европа. Возьмите хоть недавний огромный том “История человечества, т. VIII. Россия”, выпущенный Институтом российской истории Академии наук. Основная идея тома: Россия – цивилизация евразийская. Так чего ждать от поляков или американцев? Им ведь только и остаётся, что повторять за нашими экспертами, столь охотно отрекающимися от отечественной европейской традиции вольных дружинников, откровенно предпочитая ей традицию евразийскую, холопскую. [(Увы, не сыграла "традиция вольных дружинников" определяющей роли в истории России. Чего не скажешь о традиции "холопской".)]

В.Л. Откуда мы сейчас знаем, что проект объединённой Европы будет нам стратегически выгоден и в Европе опять не произойдёт чего-нибудь ужасного?

А.Я. Мы этого не знаем, и, более того, мне непонятно, зачем нам это знать. Мы видим вектор развития европейской цивилизации за много столетий. Мы знаем, что все эти столетия Россия “жила своим умом”, как сказал бы Виталий Найшуль. И что же? Избавил её “свой ум” от повторявшихся национальных катастроф? Принёс ей гарантии от произвола власти? Или освободил её от по-прежнему тяготеющей над нею неопределённости будущего? Отсюда ведь и все мучительные сегодняшние гадания о том, что будет со страной в 2008 году.

<···>

В.Л. <···> Есть же простое соображение о ценности суверенитета. Все давно, ровно как и сейчас, знали, что европейская цивилизация лидирует в мире. Это знали, например, и немецкие евреи в начале ХХ века, считая Берлин чуть ли не новым Иерусалимом. Тогда Европа уже, казалось, достигла своего смысла и вершины развития. Катастрофа, которая случилась потом, была дополнительным стимулом к тому, чтобы создать государство Израиль, получить суверенитет и не стремиться политически объединиться с Европой или ещё с кем-нибудь. [(Просто у Израиля есть гарантии США.)] Вы предлагаете России расстаться с частью суверенитета и напрашиваться в Европу. Но откуда известно, что мы не будем коллективно втянуты в какую-нибудь общую беду, какие уже не раз случались?

А.Я. <···>

<···> Я не понимаю, где тут логика. Европа <···> пришла к тому, что каждый должен поступиться частью своего суверенитета – во имя общего дела, во имя общей безопасности. И добилась результата, стала “Европой гарантий”. Россия при полном своём суверенитете – не добилась. Так разумно ли для неё противопоставлять Европе результаты своего неудачного опыта?

Конечно, в первой половине ХХ века, когда Европа была ещё в плену у своего собственного “особнячества”, когда она ещё кипела имперскими вожделениями, втянувшими её в кровопролитные <···> войны, я первый посоветовал бы России держаться подальше от европейского котла. <···> Но мы-то говорим сейчас о Европе, которая уже <···> [многие десятилетия] демонстрирует, что излечилась от страшных недугов, которыми продолжает страдать Россия.

<···>

В.Л. Вы уже несколько раз говорили, в чём суть российских левых. А как устроены наши либералы? Они-то готовы к продуктивному европейскому самоопределению?

А.Я. В том-то и беда, что нет. Вот смотрите. У Петра, допустим, был очень ясный выбор: либо московитская “четырёхугольная земля”, либо нормальная цивилизация. У декабристов то же самое: в России крепостное право, в России самодержавие как гарант этого крепостного права, и пока мы от них не избавимся, мы не станем нормальной европейской страной. Вот этой ясности исторического выбора нет у современных либералов. Они его просто не видят. А жаль. <···>

<···>