Тексты французского сюрреализма

¹⁹2₆

Рене Кревель

ДУХ ПРОТИВ РАЗУМА

     "Надежда — не что иное, как недоверие человека к предвидениям своего духа", — утверждает Поль Валери в первом письме о кризисе духа. И само это недоверие — явление не простое. У каждого человека за душой всегда есть что-то, а ясные резоны его разума превращаются в смутные нагромождения: бесчисленные разновидности этих нагромождений прекрасно уживаются с монументальностью, хотя на фронтоне выставлены доводы логики и традиции. Поэтому личностный протест, происходящий от надежды, с присущими ей импульсивностью и крайней наивностью, не способен был бы расписать даже некоторые из его сложных фасадов. Впрочем, никто и не думает сердиться на прекрасных животных с весьма богатой родословной и необъяснимым благородством тела за то, что их спонтанное противопоставление рационального телесному не мешает им спонтанно преодолевать ловушки чувств и каверзы ума. Абсолютно неприемлемо другое — пустословье и фальшивые силлогизмы анемичных больных, глупцов и педантов, которые с большим треском отстаивают цивилизацию, упрямо твердят о нравственности, а на деле довольствуются принципами с двойным дном, чтобы сколотить себе счастье — если не героическое, то, во всяком случае, пристойное счастье, которое никогда не могло бы пробиться сквозь их существо, поскольку они даже не думали искать его в себе. Пусть они рассуждают о многочисленных градациях своего жульничества и своей совести, — нас не обмануть, и мы будем разоблачать их враньё, беззастенчивое или скрытое, как настоящее преступление против духа.
     Разумеется, стремление к комфорту вполне законно, если речь идёт о мелких проблемах — оборудование ванной комнаты или установка калорифера; но мы не можем согласиться с теми, кто, осуществляя подобные желания, ссылается на высшие побуждения. Те, кто в поисках благоприятного о себе мнения пытается приукрасить пышными определениями свои оправдательные речи pro domo, всегда доходят, по меньшей мере, до бессвязной галиматьи. Взять, к примеру, поклонение идолу науки: лицемернейшая игра слов заставляла массы поверить в иллюзию духовного прогресса, однако из виду вовсе не упускались утилитарные цели, никто не забывал и о частных выгодах, которые можно извлечь из новых открытий. На самом же деле эти люди видели только железную маску прирученной Валькирии и никель её брони, но ни один из её поклонников не знал ни её лица, ни пупка неправильной формы на мягком животе. Хотя все упрямо делают вид, что верят в способность Богини Науки открывать тайны человека, сама она не менее сомнительна и мутна, чем кинкеты, которыми фокусники освещают свои трюки в ярмарочных балаганах. Тогда наступает час смирения перед жалкими выдумками. Произведения эгоизма стремятся выдать себя за невинные цветы мудрости. Время засухи. Царство эрзаца. До тех пор, пока не придёт спасительная Революция, которая непременно покончит с этим ничтожно лживым спектаклем. А пока человеческие создания, никогда не ощущавшие дыхания свободы (хотя они всегда были на пути к ней, ибо их не устраивали жалкие условия существования, когда они подвергались ежедневным ударам идиотской судьбы, прихотливой игры случая, испытывали взлёты и падения), должны ожесточиться, чтобы не разочароваться окончательно в своих возможностях и стремлениях. Именно в такую минуту они ищут утешения в единении любой ценой. Они сбрасывают в общую кучу крохи сознания, снимают стружку с обрубков индивидуальностей. Всё это приправляется соусом из пыли традиций, и теперь дерзайте — вот наш маленький синтез. Человек ограничивает своё существование, свою власть, чтобы обрести уверенность в себе, забыть о тайне и о бесконечности, защиту которой так прекрасно нам возвестил Луи Арагон. На самом деле видимое подчинение фактам служило всегда лишь предлогом для скрытой фортификации. Мысль, которая в течение веков объяснялась с точки зрения непосредственной пользы, сделала личность косной и тупой. Человек боялся утомить ноги и потерять время, но не сохранил ни того, ни другого. Ещё до своего рождения дух считался выражением чего-то индивидуального. А Разум был заступом, которым дух должен был выдалбливать свою нишу в том, что беззастенчиво называют культурой, цивилизацией. Однако ни один собственник, при всей своей мелочности, не способен позабыть величественные проспекты грёзы. И в стенах обязательных школ, казарм, зданий парламента они хотели заковать в цепи порывы духа. Биржи, Палаты депутатов камуфлировались под греческие храмы, тяжёлые и фальшиво классические складки псевдоантичности скрывали солнце — сияние серы и любви, которое однажды в какой-нибудь прекрасный вечер взорвётся — там, далеко-далеко за пределами горизонта и привычек.