Тексты французского сюрреализма

¹⁹2₂

Андре Бретон

ЯВЛЕНИЕ МЕДИУМОВ

     Непредвиденное обстоятельство, пустяк, по поводу которого, полузакрыв глаза, мы не решаемся даже предположить, будто наши прежние ссоры будут забыты, приводя в движение замечательные steam-swing, возле которых нам не нужно было прежде назначать друг другу свидания. Вот уже почти два года, как эти странные качели перестали действовать, хотя до этого они уже разбросали нас в разные стороны; теперь же мы с большим или меньшим изяществом пытаемся прийти в себя. Мне уже приходилось говорить, что коль скоро мы,— без сомнения, ошибочно и неосновательно — отвергаем всякую ответственность за этот несчастный случай, по крайней мере, ни один из нас не жалел о том, что проехался в этом вагончике, слабо освещённом голыми коленями девушек, в вагончике, ритмично двигающемся между домами.
     Не подлежит сомнению, что мы снова оказались здесь: с одной стороны Кревель, Деснос и Пере, с другой — Элюар, Эрнст, Мориз, Пикабиа и я. Сейчас мы увидим, в чём разнятся наши позиции. Пока что (без всякой задней мысли) добавлю, что существует трое людей, чьё присутствие рядом с нами кажется мне совершенно необходимым, трое людей, которые вели себя весьма трогательным образом при предыдущем разделе и которые в силу печального обстоятельства — их отсутствия в Париже — не подозревают об этих подготовительных действиях. Это Арагон, Супо, Тцара. Пусть же они позволят мне причислить их к нашему предприятию; пусть это сделают и все те, кто не разочаровался в нас, все те, кто помнит о своём участии в первоначальном движении, кто в отличие от нас самих никогда не верил в милосердие этих воплощений.
     Необычный угол зрения, под которым предстают те факты, о которых я собираюсь поведать, снова и снова требует осмотрительности. Уже долгое время само слово "литература", которое не раз выносилось в заглавие таких записок, кажется всего лишь этикеткой, обозначающей чистую фантазию. Тем не менее именно благодаря этому слову нам так много прощали. Если коснуться ещё несоблюдения литературного ритуала, то можно заметить, что отдельные тонкие умы отдавали этому ритуалу должное, и похоже, что искусство от этого не пострадало. Однако многие лишь пожмут плечами, узнав, что мы согласились склониться перед совершенно бессмысленной формальностью (позднее будет сказано, перед какой именно); легко увидеть, что соблюдение этой формальности позволит кому угодно контролировать полученные нами результаты. Я вполне уверен, что, прочитав эти записки, многие с облегчением решат, что "поэзия" тут ничего не теряет: её положение не пострадало.
     Всем уже до некоторой степени известно, что я и мои друзья подразумеваем под сюрреализмом. Это слово, которое не нами выдумано и которое мы вполне могли бы оставить туманному словарю критиков, употребляется нами в точном и ясном смысле. Мы уговорились обозначать этим термином некий психический автоматизм, который так хорошо согласуется с состоянием сновидения, — состоянием, которое сегодня весьма трудно ввести в жёсткие рамки. Прошу прощения за приводимый мною пример из личной жизни.
     В 1919 году моё внимание было сосредоточено на тех более или менее отрывочных фразах, которые приходят на ум, когда ты в совершенном одиночестве ждёшь приближения сна: они становятся ощутимыми для духа, хотя тот и не способен обнаружить, чем они предопределяются. Фразы эти, полные замечательных образов и отличающиеся абсолютно правильным синтаксисом, казались мне первоклассными поэтическими элементами. Вначале я ограничивался тем, что записывал их. Только позднее мы вместе с Супо задумались над тем, чтобы намеренно воспроизводить внутри себя то состояние, в котором они рождаются. Для этого достаточно было абстрагироваться от внешнего мира, и после того как мы этого добились, фразы начали приходить к нам одна за другой на протяжении двух месяцев, всё в большем и большем количестве, часто следуя друг за другом без перерыва и с такой быстротой, что нам пришлось прибегать к сокращениям, чтобы успевать всё записывать. "Магнитные поля " — это всего лишь первое приложение подобного открытия: у каждой из глав не было иной причины завершаться, помимо того, что кончался день, в который она была начата, а при переходе от одной главы к другой одно лишь изменение скорости записей порождало совершенно разнородные эффекты. То, что я говорю об этом — без боязни насмешки или саморекламы — сводится прежде всего к утверждению: поскольку с нашей стороны тут отсутствует всякая критическая оценка происходящего, любые суждения и приговоры, выносимые по поводу публикации этой книги, заведомо являются ложными. Злонамеренно склоняя свой слух к восприятию иного голоса, помимо голоса нашего бессознательного, мы ведь рискуем тем, что этот шёпот, самодостаточный и единый, окажется скомпрометированным в самой своей сущности. И я думаю, что именно так и случилось. А потому, коль скоро мы оказались глухи к шёпоту из-за каких-то забот о конечных целях, ему более не увести нас далеко. И однако же этот шёпот был такого свойства, что я не жду иных откровений. Я никогда не переставал верить: всё, что говорится или делается, не имеет смысла вне следования этой волшебной диктовке. В этом и состоит тайна неотразимой привлекательности некоторых существ, единственный интерес которых заключается в том, что в один прекрасный день они превратились в эхо того, что так соблазнительно счесть "универсальным сознанием", — или же, если угодно, в том, что они подхватили (пусть даже и не проникнув в их смысл) несколько слов, оброненных "устами темноты".
     Время от времени, правда, я возвращаюсь к иной точке зрения; это происходит оттого, что согласно моему мнению все усилия человека должны прилагаться к тому, чтобы беспрестанно провоцировать драгоценное доверие. Во всяком случае, мы можем держаться немного впереди него без страха заблудиться. И поистине безумен тот, кто, приблизившись однажды к этим поверяемым тайнам, полагает, будто уже сумел удержать их. Они достаются несколько раз кряду лишь тем, кто предаётся самой сложной умственной гимнастике. Сейчас это Пикабиа, Дюшан. Всякий раз, когда возникает эта доверительность (а это почти всегда происходит самым неожиданным образом), речь идёт о том, чтобы научиться держаться за неё без надежды на возвращение, придавая лишь относительную значимость тому способу появления среди нас, который она сама выбрала.
     В последнее время, если вернуться к "сюрреализму", мне стало казаться, что, вводя в эту область сознательные элементы, помещая их под власть человеческой воли, воли литературной и чётко определённой, мы тем самым используем их всё менее плодотворно. Мне это совершенно не интересно. Внутри того же самого порядка идей я когда-то отдавал все свои предпочтения записям снов, причём, чтобы избавить их от всякого подобия стилизации, я старался эти записи стенографировать. Беда состояла в том, что такой новый опыт требовал помощи и поддержки памяти, последняя же всегда остаётся глубоко обманчивой и в целом требующей большой осторожности. Казалось, что к решению этой проблемы невозможно продвинуться, в частности потому, что тут недостаёт многих конкретных документов. Вот почему я не ждал здесь ничего особенно нового; но в этот самый момент мне открылось третье возможное решение проблемы (думаю, его осталось лишь надлежащим образом расшифровать). Это решение подвержено воздействию лишь бесконечно малого числа ошибочных факторов, а потому оно поистине относится к наиболее вдохновляющим находкам. Об этом можно судить хотя бы по тому, что по прошествии десяти дней даже самые пресыщенные, самые уверенные среди нас были совершенно поражены и буквально дрожали от благодарности и страха, они, так сказать, совершенно растерялись перед чудом.

     Недели две назад, после возвращения из отпуска, Рене Кревель сообщил нам о начале "спиритической" инициации, которую проводила госпожа Д. Эта дама, обнаружив в нём некие медиумические качества, обучила его определённому способу их развития. Кревель сказал нам, что в надлежащих условиях, необходимых для порождения подобных феноменов (темнота и молчание в помещении, замкнутая "цепь" рук по окружности стола), ему часто случалось впадать в глубокий сон, произнося вместе с тем отдельные слова, которые самоорганизовывались в более или менее связную речь, каковая заканчивалась произвольно, одновременно со специальными пассами, рассчитанными на пробуждение. Само собой разумеется, что с того самого дня, когда мы согласились подвергнуться этим опытам, мы ни разу ни на мгновение не присоединились к спиритической точке зрения. Что же касается меня, то я формально отказываюсь признавать, что между живыми и мёртвыми существует хоть какая-либо возможность коммуникации.

     В понедельник 25 сентября, в 9 часов вечера, в присутствии Десноса, Мориза и меня самого, Кревель погрузился в гипнотический сон и произнёс некую жалобу или монолог, который не был записан (декламационное произношение, прерываемое вздохами, порою почти переходящее в пение; настойчивое повторение отдельных слов, быстрое проскакивание других; бесконечное растягивание некоторых финалов, драматическая развязка. Говорилось о женщине, обвиняемой в убийстве мужа; её виновность оспаривается, поскольку она действовала по его собственной просьбе). После пробуждения у Кревеля не остаётся никакого воспоминания об этом рассказе. Его исключают из следующего опыта, который проводится в его присутствии в тех же самых условиях. По истечении четверти часа Деснос, который полагал крайне неприличным давать волю подобным проявлениям (а это его мнение лишь укрепилось после неудачи, которая постигла в моём присутствии гг. Донато и Беневоля, пытавшихся загипнотизировать его за несколько дней до того), вдруг опускает голову на руки и начинает конвульсивно скрести ногтями стол. Через несколько мгновений он пробуждается сам, причём он убеждён, что с ним ничего не происходило. Чтобы разуверить его, мы по отдельности пишем ему, что же произошло.
     После того, как Кревель сказал нам, что попытка скрести ногтями стол означает желание писать, мы договариваемся, что в следующий раз надо будет вложить в руку Десноса карандаш и поместить перед ним листок бумаги. Вот почему через день, в аналогичных обстоятельствах, мы видим, как он пишет, не поворачивая головы: "14 июля — 14 июля", после чего следуют крестики или знаки плюс. После этого мы, чередуясь, задаём ему вопросы.

Вопрос: Что вы видите?
Ответ: Смерть. (Он рисует женщину, повешенную у дороги. Пишет.) "Вдоль             папортника идут двое" (Остальное погибло на столе.)

     В это мгновение я кладу свою руку поверх его руки.
Вопрос: Деснос, это Бретон. Скажи, что ты видишь для него?
Ответ: Экватор (Рисует круг и горизонтальный диаметр).
Вопрос: Это путешествие, в которое отправится Бретон?
Ответ: Да.
Вопрос: Это будет деловая поездка?
Ответ: (Делает знак рукой.) "Нет". (Пишет.) Назимова.
Вопрос: Эта женщина будет сопровождать его в поездке?
Ответ: ????
Вопрос: Он снова отыщет Назимову?
Ответ: Нет.
Вопрос: Он будет с Назимовой?
Ответ: ?
Вопрос: Что ещё ты знаешь о Бретоне? Скажи.
Ответ: Корабль и снег. Есть ещё красивая телеграфная башня, на красивой башне стоит             молодая (неразборчиво).

     Я убираю свою руку. Элюар кладёт свою руку на руку Десноса.
Вопрос: Это Элюар?
Ответ: Да (рисунок).
Вопрос: Что ты знаешь о нём?
Ответ: Кирико.
Вопрос: Он вскоре встретится с Кирико?
Ответ: Чудо с влажными глазами, как дитя.
Вопрос: Что ты видишь в связи с Элюаром?
Ответ: Он синий.
Вопрос: Почему он синий?
Ответ: Потому что небо прячется в (незаконченное, неразборчивое слово, вся фраза             яростно перечёркивается).

     Рука Пере заменяет руку Элюара.
Вопрос: Что ты знаешь о Пере?
Ответ: Он умрёт в вагоне, полном людей.
Вопрос: Его убьют?
Ответ: Да.
Вопрос: Кто?
Ответ: (Он рисует поезд, человека, который выпадает из дверей.) Животное.
Вопрос: Какое животное?
Ответ: Голубая ленточка, моя милая бродяжка. (Долгое молчание, а затем). Не             говорите о ней, она родится на свет через несколько минут.

     Рука Эрнста заменяет руку Пере.
Вопрос: Это Эрнст дотронулся до твоей руки. Ты его знаешь?
Ответ: Кого?
Вопрос: Макса Эрнста.
Ответ: Да.
Вопрос: Долго он проживет?
Ответ: 51 год.
Вопрос: Что он будет делать?
Ответ: Он будет играть с безумцами.
Вопрос: Будет ли он счастлив с этими безумцами?
Ответ: Спросите у этой голубой женщины.
Вопрос: Кто эта голубая женщина?
Ответ: О н а.
Вопрос: Как — это? Она?
Ответ: Башня.

     Деснос просыпается. Внезапное пробуждение, предваряемое яростными жестами.

     Следует отметить, что в тот же самый день, ещё до Десноса, Кревель проходил через состояние, подобное тому, которое он испытывал в понедельник (новая криминальная история, ещё более туманная: "Женщина будет нагой, и самый старый мужчина занесёт над ней топор").
     Во время третьего опыта, в котором приняли участие Элюар, Эрнст, Мориз, Пере, молодая девушка м-ль Рене, сопровождавшая Пере, и я сам, первой погрузилась в сон м-ль Рене. Она тотчас же оказывается во власти крайнего возбуждения, выкрикивая лихорадочные фразы. Она отвечает на вопросы: "Пучина... бесцветный пот моего отца заливает меня с головой". (Повторения, признаки испуга).
     Последняя попытка, сделанная нами через несколько минут, приводит к внезапным и весьма продолжительным взрывам смеха у Пере. Спит ли он? Нам с трудом удаётся вырвать у него несколько слов.

     — Что вы видите?
     — Воду.
     — Какого цвета эта вода?

     Тот же ответ. Ощущение внутренней убеждённости.
     Внезапно и без всякого приглашения он поднимается, ложится животом на стол и подражает движениям пловца.
     Я считаю излишним настаивать далее на определённом характере каждого феномена, равно как и на обстоятельствах, в которых, как мы видели, они порождались. Элюар, Эрнст, Мориз и я сам, несмотря на всю нашу добрую волю и готовность участвовать, так и не погрузились в подобный сон.