По поводу "Бесконечного тупика"

Ситуация на книжном рынке начала третьего тысячелетия напоминает конец 1920-х годов, когда участникам литературного процесса стало ясно, что революция завершилась и пора переходить к реставрации. Как в политике, так и в эстетике наступило время реакции. Хотя существовали Платонов, Вагинов, Олеша, Булгаков, в мэйнстриме оказались эпигоны. Внимание русских формалистов [видимо, не случайно] привлекли второстепенные авторы XVIII — XIX веков: Матвей Комаров, Михаил Чулков, Василий Левшин, Владимир Бенедиктов. От “сказа” Гоголя формализм перешёл к коммерческой “сказке”: у Шкловского вышла книга “Чулков и Левшин”. В 1929 году “младоформалисты” Т. Гриц, В. Тренин и М. Никитин выпустили сборник “Словесность и коммерция”.

Описанные тенденции легко обнаружить в издательской стратегии “Ad Мarginem”. На первом этапе проект пытался совершить революцию в российской ментальности путём внедрения в отечественное культурное пространство французского постструктурализма и его русских последователей. На втором — была сделана ставка на оригинальное явление московского концептуализма, сформировавшегося в период застоя и наконец получившего возможность публикации <···>. Третий этап — поиск новых имён, создание русской поп-литературы, которая была бы успешной в коммерческом отношении. И четвёртая ступень — проект “Атлантида”, реставрация периферии тоталитарной культуры, возвращение затонувших в народной памяти бестселлеров 1940 — 1960-х, <···> жанровой прозы [тех лет].

Издатель Александр Иванов отвергает возможную ироническую интерпретацию серии и призывает с её помощью бороться против советской травмы: “Отказываясь от советского наследия, мы утрачиваем что-то неуловимое и несбыточное. И если мы хотим развиваться, то необходимо вернуть себе свою историю, вспомнить свои старые мечты и заблуждения. Эта серия — небесный СССР, для которого по-прежнему нет границ, потому что он существует внутри”. В самом деле, иначе как “небесным” нельзя назвать тот СССР, который предстаёт перед глазами читателя серии “Атлантида”. Пропаганда всепобеждающего и вездесущего добра в этих текстах столь же тотальна, как в религиозных проповедях. <···>

<···> Наслаждение таким текстом подразумевает игру в отказ от интеллектуализма, который был когда-то фирменным знаком “Ad Мarginem”. Можно ли сопоставить простенькие, незамысловатые книги “советского трэша” (как называют их сами издатели) с расточительной сложностью французских постмодернистов и московских концептуалистов?

Оглядываясь в историческое прошлое, видим, как вождю ацтеков полагалось демонстративно тратить своё достояние, чтобы не уронить своё достоинство. Североамериканские индейцы сжигали целые селения и флотилии каноэ на глазах у конкурирующего племени, а сибирские чукчи [(то есть просто чукчи)] резали ценных собак [целыми] упряжками, чтобы поразить и унизить соперника. Субъект [тут] обогащается благодаря своему презрению к богатству, тем более что соперничающей группе ничего не остаётся, [кроме] как ответить на его вызов ещё более масштабными убийствами и разрушениями собственности. Подобный ритуал, называемый у индейцев “потлач”, одним из первых описал Марсель Мосс в “Очерке о даре”: бессмысленно уничтожается то, что было произведено с большим трудом.

Следя за развитием “трэшевых” серий “Ad Мarginem”, где каждая последующая всё более “умаляет” значение литературы, невольно хочется сравнить эту политику с ритуалом потлача <···>. <···> “Ad Мarginem” на глазах у изумлённых читателей “сжигает” накопленный поколениями советской интеллектуальной элиты капитал <···>. [(Капиталу этому ничего не сделается, зато “Ad Мarginem” укрепило собственную репутацию издательства, специализирующегося на текстах, которые по разным, но всегда неслучайным причинам не очень доступны нашей читательской массе. После трудного для восприятия и потому элитарного настал черёд забытого и потому редкого.)]

Книги серии “Атлантиды” — лёгкие, почти невесомые, как в физическом, так и в смысловом отношении. В экзальтации мотовства на них бессмысленно тратишь время, не получая никакой информации, не наживая умственного капитала. [(Вообще говоря, тут кое-что и от читателя зависит.)] <···> Даже крови в этих невинных сказках льётся ровно столько, чтобы сюжет мог считаться детективным. И всё равно в конце оказывается, что кровь ненастоящая и убийство — мнимое (“Агент особого назначения”). Поэтому “советским трэшем” эту литературу называют условно <···>. Серия “Атлантида” — символический трэш <···>. [(Да и “потлач” у “Ad Мarginem” чисто символический.)] <···>

<···>

Следуя логике символической “траты”, художественное произведение теряет смысл [(богатство смысла)], становясь абсурдным, примитивным, детским. На примере забытых повестей Гребнева, Кима, Самойлова и Скорбина хорошо видна изнанка <···> [конформистского] искусства [СССР] — советский сюрреализм. Интересно, что обращение к сюрреалистической поэтике не мешает литературе 1950 — 1960-х годов быть “позитивной” и “жизнеутверждающей”. Эти тексты можно было бы назвать минималистскими, если воспользоваться тем определением минимализма, которое выводит его из отсутствия Другого. Утрата Другого проявляется на всех уровнях: от интертекстуального (использование претекстов крайне упрощено, однозначно) до аксиологического (в “Атлантиде” существует только “добро”, побеждающее “зло” во всех ситуациях без исключения <···>).

Прежде всего в “Атлантиде” заметна утрата полисемии. Персонажи одномерны <···>: психологическим колебаниям личности нет места, если герои неизменно пребывают в состоянии экстатической деятельной любви к своим ближним, дальним и даже умершим (такова страсть мальчика к погибшему Амундсену в “Тайне подводной скалы”). Любовь персонажей безоблачна даже в том случае, если они вынуждены расстаться: “Друзья часто переписывались, делились своими планами на будущее, и это будущее рисовалось им радужным, счастливым. Разлука не развеяла их дружбы, их чувств. И когда Алексей после демобилизации встретился с Анкой и взглянул в её глаза, он понял, что любовь, уже подступившая к его сердцу, завладела и сердцем девушки” (“Прочитанные следы”, с. 146). В реальности приподнятое настроение среднего персонажа “трэшевого” советского романа достижимо, пожалуй, только под воздействием психотропных препаратов.

<···>

[Недостаток глубины смыслов] <···> означает, что канал связи, носители знаков начинают играть ключевую роль в сюжете. Примитивизации дискурса в позднем тоталитаризме служит [(способствует)] тематизация медиальных средств: вместо того чтобы интерпретировать претексты [(и утирать носы Набоковым и Джойсам)], авторы “Атлантиды” играют с литературой и фотографией как художники манипулируют “готовыми объектами”. <···>

<···>

В повести “Агент особого назначения” [Романа Кима] возникает тема аудиокниги: "Я сразу понял, что кто-то читает отрывок из романа “Речные заводи“ ... Я постучал в дверь. Никто не отозвался. За дверью заговорила женщина, протяжно, по-французски: “Наполните шейкер льдом и одеколоном, подбавьте две капли зубного эликсира, одну ложку шампуня, взбейте всё это, налейте в стаканчик для полоскания рта и выпейте, пока не исчезла пена. Этот коктейль изобретён французским поэтом Жаном Кокто и называется “Отчаяние””" (с. 121). (Последняя фраза словно послужила претекстом для Венедикта Ерофеева.)

“Прочитанные следы” [Льва Самойлова и Бориса Скорбина] тематизируют фотографию: неизвестный шпион оставляет загадочные следы, младший лейтенант Сёмушкин фотографирует их, затем действие переносится на десять лет вперёд, в курортный посёлок Мореходный на берегу Чёрного моря, где тот же Сёмушкин, теперь уже пляжный фотограф, находит таинственные следы на песке, точь-в-точь совпадающие с теми, что он снял в прифронтовой полосе. Герой бежит в фотоателье проявить новые снимки, но там его убивают шпионы.

В “Тайне подводной скалы” [Григория Гребнева] действуют такие фантастические носители знаков, как кинорадиогазета, дневник-магнитофон и глубоководное телевидение. [(Маклюэн - Маклюэном, но если видеть разницу между средствами передачи информации и её носителями, то перечисленные предметы представляют собой прежде всего средства.)] Сюрреалистическое пространство Атлантиды [этой повести] насыщено невероятными сочетаниями вещей: прогулочный вертолёт “Полярный жук”; мёртвый моржонок, сброшенный на льдину с самолёта; электродоха с гибкой металлической сеткой между мехом и подкладкой, нагревающейся от [(под действием тока от)] карманных электрических батарей; голова в скафандре, вмёрзшая в льдину... “Гангстеры международной фашистской организации” Петер Шайн и Джон Фау организуют целое государство глубоко подо льдом, где в подводной лодке скрываются все те, кто объявлен вне закона на суше: “Здесь были продажные министры, которые в угоду оголтелым атомщикам хотели создать сперва немецкий, а потом всемирный вермахт. Здесь находились “атомные генералы”... В подводном убежище нашли приют также организаторы контрреволюционных путчей, воздушные бандиты, уничтожившие не один мирный самолёт, террористы, из-за угла убивавшие борцов за мир” (с. 173).

Даже “литература факта” приобретает в позднесталинистских бестселлерах сюрреалистический оттенок, как это происходит в повести “К берегам Тигра” <···> Хаджи-Мурата Мугуева [(1951 г.)]: “Под срезанными клочьями свалявшейся шерсти обнажается бледная пупырчатая кожа спины. Нашим взорам предстают отвратительные язвы с кишащими и копошащимися в них белыми пухлыми червяками. Нестерпимый гнилостный запах распространяется вокруг. Я отворачиваюсь, зажимая нос. Коновал смеётся и запускает пальцы в язвы, несколько секунд копается в них, затем извлекает оттуда и бросает на землю кучу барахтающихся и извивающихся червей. Он повторяет эту операцию два-три раза. Пальцы его осклизли от крови и гноя. Несчастная овца жалобно блеет...” (с. 153).

При построении многих сюжетных ходов в серии “Атлантида” используется техника абсурда. <···> В конце детективной повести “Агент особого назначения” обнаруживается, что убийство, ставшее завязкой сюжета, целиком инсценировано: Лян передаёт Фу Шу “термос с кровью, купленной в донорском пункте” <···>, Фу Шу выливает кровь из термоса на пол и одеяло, опрокидывает столик и ложится “на кровати в позе убитого” (с. 243). В “Тайне подводной скалы” <···> [апробируется] лечение от смерти (в раннем варианте даже присутствует глава “Будут существовать больницы для умерших”): найденный в скафандре мёртвый мальчик-индеец “размораживается” профессором Бахметьевым, оживляющим мартышек.

...Ставя “Атлантиду” в контекст других своих серий, проект “Ad Мarginem” “остраняет” детский научно-фантастический роман, историческую повесть и детектив, открывая тем самым новые выразительные возможности примитивной “жанровой прозы”. <···> Не исключено, что этот стиль приведёт к образованию новой литературной традиции, которая вырастет из <···> благодати “небесного СССР”.