Непосредственное отношение к теме "еврейских тайн" в романе Булгакова имеет и барон Майгель, убийство которого стало частью обряда посвящения Маргариты (при инициации была использована кровь предателя-барона). Имел ли в виду Булгаков определённый прототип? Наше предположение заключается в следующем. Для человека булгаковского поколения словосочетание "барон Майдель" было стереотипным. Майдель — чрезвычайно распространённая баронская фамилия в России: Булгаков не мог не знать прозектора при Киевском университете св. Владимира барона Эрнеста Эрнестовича Майделя (р. 1878); мог даже слышать о гвардии капитане Борисе Николаевиче Майделе (р. 1871), авторе книги "Поэзия войны" (Спб. 1906). Однако автоматизировавшаяся форма "барон Майдель" лишь замаскировала цель куда более актуальную для Булгакова в тридцатые годы: литературоведа Михаила Гавриловича Майзеля (1899—1937), доцента ленинградского Историко-лингвистического института, автора ряда книг о советской литературе и доносительской статьи о А. П. Платонове "Ошибки мастера" ("Звезда", 1930, №4).
     В сочинениях левонапостовца и литфронтовца М. Г. Майзеля Булгаков неизменно характеризовался как представитель "новобуржуазного направления", художественного "шульгинизма". М. Г. Майзель в числе прочих использовал применительно к Булгакову слово "апология" ("апология чистой белогвардейщины"), введённое впоследствии в роман "Мастер и Маргарита" как отмеченное ("апология Иисуса Христа").
     "В "Роковых яйцах", — писал Майзель, — читателю внушается мысль, что большевики не способны к созидательно-организационной работе. В рассказе "№ 13. Дом Эльпит — Рабкоммуна" повествуется о страшном вандализме рабочих, дикарей, не понимающих собственных интересов и разрушающих перешедшее к ним после Октября драгоценное имущество <...>. Господствующим настроением в произведениях Булгакова является неприятие современности и апологетическое отношение к дореволюционному прошлому".
     В статье "О рабочих критических кружках" (1929) Майзель привёл часть своей методической разработки по теме "Гражданская война", а в ней, в разделе "Создание Красной Армии", упомянул — в качестве примера "опошления интернациональной идеи" — булгаковскую "Китайскую историю".
     Возможно, что писатель что-то знал о доносительстве (в прямом смысле слова) Майзеля, если назначил на роль доносчика именно его; возможно, отличил за то, что Майзель высказывал вслух то подразумеваемое, что прямо в тексте не называлось, но, будучи сформулированным, произнесённым вслух, становилось уже доносом. Знал, вероятно, Булгаков и об аресте Майзеля в период "большого террора" (убит 4 ноября 1937 года). Эта смерть, интерпретированная как справедливое возмездие, и нашла фантастическое объяснение в романе: на балу у Воланда барона Майгеля убивает Азазелло.
     На пересечении этого убийства с мотивом крови и повторена выдумка Шабельской. Однако она перевёрнута: согласно мифам СРА, евреи убивают христиан, чтобы использовать их кровь в ритуальных приготовлениях; здесь же в пасхальную ночь используется кровь барона, прототипом которого является литературный критик-еврей. "Благо", которое совершают силы зла, приобретает ритуализованный характер: Азазел у древних евреев был божеством, которому приносили в жертву козла, роль коего и исполняет барон Майгель. Но "Азазел — ключ к Дионису", поэтому в романе немедленно возникает превращение крови в вино, которое отсылает читателя одновременно к метафоре из древнееврейской книги, где вино именуется "кровью гроздей" виноградных (Книга Бытия XIX, 11), и к парадигме чёрной мессы, в которой алтарём служил живот голой женщины, а чаша ставилась между её грудей или между ног.
     "Для большего успеха Чёрной Мессы рекомендовалось принести в жертву новорожденного младенца, причём кровь его сливалась в чашу, и от неё пили и священник-ренегат, и женщина-алтарь, после чего следовало их совокупление".
     Булгаков соединил это описание с превращением крови в вино, заменив новорожденного младенца бароном Майгелем (с угадываемым за ним евреем Майзелем).

     Бал у Сатаны может восприниматься в ещё одном "еврейском" контексте — каббалистическом: еврейская буква "мем" ("М"), имеющая тринадцатый порядковый номер, означает "некромантию", т. е. вызывание "воздушных трупов", возможное благодаря тому, что "в великом магическом агенте, астральном свете, сохраняются все отпечатки вещей, все изображения, образованные как лучами, так и отражениями; в этом же свете являются нам сновидения; этот же свет опьяняет помешанных и заставляет их уснувший рассудок преследовать самые странные химеры".
     Нельзя исключить и того, что глава "Явление героя" имеет тринадцатый номер не случайно: он предопределён буквой на шапочке. (Может быть, намеренно указано и количество дач в Перелыгино, принадлежащих МАССОЛИТу, — 22, по числу букв еврейского алфавита?).

     От навязчивой иудейской мистики вернёмся к СРА. В её рамках можно гипотетически объяснить поведение Маргариты, подвергающей разгрому квартиру Латунского. Если предположить, что Булгакову была известна "Еврейская Франция" Э. Дрюмона, то нельзя не сопоставить с эпизодом разгрома квартиры Латунского описание Сары Бернар, которая, будучи возмущена "книгой Марии Коломбье, напала с тремя сообщницами на квартиру своей соперницы, вооружённая хлыстом, <...> и разбила всё, что попало под руку".
     Возможно, в этой же антисемитской книге содержится объяснение потопа, устроенного Маргаритой: Дрюмон описал "еврейский" обычай "выливать всю воду из дома, в котором кто-нибудь только что умер". Это способ, указал Дрюмон, "сообщить о смерти всем соседям, не употребляя рокового слова".

     И наконец последний мотив, на который нельзя не обратить внимание в связи с "еврейскими тайнами", — мотив денег. Волшебные деньги, которые возникают во время сеанса в Варьете, связаны с распространённой темой власти евреев или Антихриста над миром вследствие концентрации в их руках значительных капиталов и золота. Его изъятие, подробно изображённое в романе, подчёркивает стремление плутократии, "Золотого Интернационала", захватить под свой контроль весь драгоценный металл (одна из основных идей "Протоколов сионских мудрецов" ). С еврейской же темой связана и дача взяток: не случайно она подробно разработана и в трилогии В. В. Крестовского "Тьма Египетская" — "Тамара Бендавид" — "Торжество Ваала", и в "Протоколах сионских мудрецов", и в "Мастере и Маргарите".
     В романе Булгакова тема денег как специфически еврейская явно обнаруживается только в предательстве Иуды, оплаченном тридцатью тетрадрахмами. Но превращение денег в бумагу в "Мастере" сразу напоминает об антисемитском "оккультном романе" В. И. Крыжановской "Смерть планеты" (1911), где "светлый маг" Супрамати вступает в некоем театре или цирке в противоборство с евреем-сатанистом Шеломом Иезодотом: камни, превращённые Шеломом в золото, Супрамати затем обращает в пепел, но золото, волшебно созданное Супрамати, уже не подвержено каким-либо метаморфозам. Соревнование магов напоминает представление в Варьете, описанное Булгаковым; как и в "Мастере", доверчивая публика в романе Крыжановской становится жертвой выступающих сатанистов.
     К мотиву денег в "Мастере и Маргарите" вплотную примыкает мотив власти над прессой и литературой — ещё один мотив, постоянный для СРА, обвинявшей евреев в захвате газет и журналов. Правда, у Булгакова монополизация журналов не имеет отношения к Воланду, а "еврейский" характер монополии в тексте не выражен: о нём можно только догадываться, особенно с учётом известного списка литературных и театральных критиков, который составил Булгаков.
 Стр. 14  Продолжение
(Книга Михаила Золотоносова.)